Анна Потерпеева - На войне и в тылу — по-фронтовому
— Важно вот что учесть: три четверти политсостава формирований укомплектовывается за счет мобилизованных из запаса. На первых порах они будут испытывать большие трудности и нуждаться в помощи. Надо, чтобы рядом с ними были коммунисты, кадровые военные, политбойцы. Надо отбирать людей, расставлять по дивизионам, бронепоездам, бронеплощадкам. Укрепить партийные, комсомольские звенья.
Жорин помолчал, задумавшись.
— Только ты не робей, — сказал он, продолжая разговор, — действуй смелее и решительнее, ориентируйся по обстановке. И еще вот что, политрук. Фронт приближается. Если понадобится, пошлем в качестве комиссара.
Такой был у нас откровенный разговор.
Скоро в наш полк начали прибывать бронепоезда, которые мы отправили на западную границу за несколько дней до начала войны. И тогда, слушая рассказы фронтовиков, вдумываясь в их тяжкий опыт, можно было более ясно представить, что происходило в первые дни войны, что значило выполнить приказ — задержать противника до подхода главных сил.
Я прочел в «Красной звезде» корреспонденцию Константина Симонова «Части прикрытия». В ней есть такие строки:
«Военный язык лаконичен. В приказе сказано — задержать противника. Но слово «задержать» в нашей армии значит — задержать во что бы то ни стало, слово «драться» в нашей армии значит — драться до последней капли крови.
Части прикрытия — это значит части, которые приняли на себя первый удар врага, первыми прощупали его стратегию, тактику, первыми на ходу, во время боя, научились новым приемам борьбы с ним.
Они задержали врага, они совершали иногда дорого обходившиеся ошибки, они исправляли эти ошибки, накопили новый боевой опыт, которым сегодня и завтра воспользуется вся армия для разгрома врага».
Да, первый боевой опыт бронепоездов имел огромное значение для всех нас. Мы тщательно изучали его, готовясь к новым боям. Но главный вывод вот в чем: бронепоезда в современной войне могут действовать эффективно и наносить тяжелые удары по врагу.
Всем нам казалось, что вот-вот подоспеют к линии фронта резервы и положение стабилизируется. Но в начале июля вернулся в Брянск один из сформированных нами бронепоездов, разбитый и истерзанный. Оказалось, что сражался он под Смоленском. Смоленск горит. Дорогой моему сердцу город, где прошли мои школьные годы, где начал свой трудовой путь.
Древний, славный город Смоленск воюет, он встал на пути фашистских полчищ. И, пожалуй, не было среди нас, политработников, ни одного, кто в эти тяжкие дни мыслями не возвращался в 1812 год, когда там же, на смоленских возвышенностях, велось ожесточенное сражение с наполеоновскими войсками. Видимо, потому в моей фронтовой планшетке вместе с другими вырезками из июльских газет сорок первого сохранилась вот такая цитата из дневника поэта-партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова:
«Огромна наша мать-Россия. Изобилие средств ее дорого уже стоит многим народам, посягнувшим на ее честь и существование, но не знают еще они всех слоев лавы, покоящихся на дне ее. Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!»
Немецкие самолеты бомбили Брянск. Пришлось отбиваться от фашистских стервятников и нашим бронепоездам.
Километрах в десяти от Брянска, в самой гуще леса, находился штаб Брянского фронта, которым командовал генерал-лейтенант А. И. Еременко. Здесь же и Политуправление фронта. Командир полка майор П. Бончев, начальник штаба капитан А. Процанов, батальонный комиссар И. Жорин и я были вызваны в штаб. Там нам обрисовали положение.
Мелкие подвижные группы партизан в августе сорок первого действовали в районе Жуковки. Немцы выбросили впереди своих наступающих частей парашютный десант с танками, орудиями, минометами и зажали в кольце партизанские группы.
И вот боевой приказ полку: бронепоезду пробиться к партизанам и помочь вырваться из окружения. Бронепоезд повели командир младший лейтенант Кобызев и комиссар политрук Мельников. Комиссар полка решил, что с бронепоездом выеду и я.
— Экипаж сформирован из молодых бойцов, опыта у них нет, — сказал мне Жорин. — Надо помочь политруку Мельникову.
Как и все бойцы и командиры бронепоезда, я аккуратно вложил в левый кармашек брюк маленький железный цилиндрик — с именем, фамилией, группой крови, номером полевой почты.
Около полуночи бронепоезд покинул Брянск. Нас окружал лес. Бронепоезд на тихом ходу шел по фронтовой магистрали. Станции разбиты снарядами. За огородами, за картофельными полями, на опушке леса — фашисты. Из единственно сохранившейся комнаты в здании станции выходит проводник и садится на паровоз.
И вот мы среди партизан — хозяев Брянского леса. Вместе с командиром и комиссаром бронепоезда иду за проводником. Входим в бревенчатую избу. Нас встречает командир группы — мужчина средних лет, гладко выбритый, одетый в военную форму. Глаза его радостно поблескивают.
— В самый раз прибыли, в самый раз. Ну, не будем времени терять. Прошу…
Он показывает на карте расположение противника в лесу. Условились: ночью бронепоезд обстреляет фашистов, наведет панику, а партизаны будут бить их на дорогах.
В полночь, после разведки, бронепоезд выезжает из леса на открытую позицию. Кобызев командует:
— Приготовиться! Огонь!
Снаряды понеслись на немецкие артиллерийские позиции, на скопления вражеских войск. Чтобы уничтожить бронепоезд, враг направил танки, авиацию. Начала обстрел немецкая тяжелая артиллерия.
— Маневрировать! — приказал командир.
Новый взрыв. Запахло порохом, дымом, в ушах зазвенело. Бронепоезд остановился. Люди в бронеплощадке несколько минут сидели в оцепенении. Чей-то котелок метался по настилу, громыхая и прыгая. Я поднял его, положил на санитарные носилки, подошел к телефону.
— Что случилось, командир? — впрочем, никому уже не надо говорить, что случилось, все ясно: — Путь разрушен? Стало быть, так: с ремонтной бригадой пойду я. Согласен? И комиссар пойдет? Ну вот и хорошо.
Всю ночь восстанавливали путь. Пришлось дважды отражать атаки диверсионных групп противника. А под утро немцы предприняли еще одну попытку атаковать ремонтников. Бой был коротким и жестоким. Бронепоездники ударили так неожиданно и с такой отчаянной решимостью, что немцы дрогнули и бросились назад, беспорядочно отстреливаясь.
Только на рассвете бронепоезд двинулся вперед. Я по-прежнему сидел в первой бронеплощадке. Чтобы как-то побороть сон, начал перебирать документы убитого немецкого лейтенанта. С трудом удалось разобрать его письмо какому-то «господину директору»: «Мы сомкнем через Брянск и Тулу за Москвой последнее кольцо вокруг Советов. Вы будете почти удивлены, что я вам все так открыто рассказываю. Но это действительно так, и когда вы получите это письмо, все то, о чем я пишу, станет действительностью».
На какую-то долю секунды перед глазами всплыла картина: офицер лежит, уткнувшись лицом в мох. «Последнее кольцо», — перечитал я. Мы вам, гады, покажем «последнее кольцо».
Сделав свое дело, бронепоезд на полном ходу вырвался из зоны действия немецкого огня. В лесу собрали экипаж и благодарили за смелость, за героизм, беззаветную преданность Родине.
На следующий день к нам в полк, в Брянск, приехал корреспондент фронтовой газеты «На разгром врага» старший политрук Иосиф Уткин. Комиссар полка Жорин тут же переадресовал его мне: он всех журналистов, которые приезжали в полк, старался направить ко мне.
С поэзией Иосифа Уткина я был знаком и любил ее. Его «Повестью о рыжем Мотэле» зачитывались в школе. А о его стихотворении «Гитара» очень много спорили. Мне нравилась уткинская романтика: основу ее составляли суровость и мужество, готовность к подвигу.
Поэта я впервые увидел в году двадцать восьмом, в Москве. Работал я на заводе «Каучук» и готовился к поступлению в Институт стали. Уткин, Жаров и Безыменский, популярные комсомольские поэты, отправились тогда «галопом по Европам» (так они озаглавили свои очерки в «Комсомольской правде»). Гостили в Италии, в Сорренто у А. М. Горького. И, вернувшись в Москву, выступили перед молодежью в Колонном зале Дома Союзов.
После этой встречи я стал частым гостем в литературном отделе «Комсомольской правды», который возглавляли Иосиф Уткин и его помощник Джек Алтаузен. Здесь можно было увидеть Михаила Светлова, Александра Безыменского, Александра Жарова, начинающего Виктора Гусева. И нашего кумира Владимира Маяковского.
И вот — новая встреча с Иосифом Уткиным. На станции Брянск-первый у площадки бронепоезда стоял высокий, с отменной выправкой старший политрук. Из-под козырька офицерской фуражки с красным околышем выбивался на лоб каштановый чуб. Да, это уже был совсем не тот Уткин, который, как говорили в мои школьные годы, был похож на молодого Байрона.
